Я долго убеждал себя, что это всего лишь совпадение. Что любой маньяк может имитировать чужой почерк, особенно если хорошо изучил газеты, криминальные отчёты, слухи. Но с каждой новой находкой становилось ясно: он знает меня таким, каким меня не знает никто. Он понимает мой ритуал, мою педантичность, мою навязчивую тягу к симметрии. Он даже просчитывает моменты, когда я появлюсь на месте преступления. Это не наблюдение со стороны — это проникновение в самую суть моих ночных привычек.
И всё же больше всего меня потрясло не сходство наших методов, а намерение, скрытое за ними. Он не хочет спрятаться. Не хочет победить. Он хочет приблизиться. Его убийства — приглашения, дополняющие мои собственные действия, словно две части одной формулы. Он будто говорит: “Я такой же, как ты. Или ты такой же, как я”. Майами стало узким, слишком тесным для двоих, кто охотится в темноте по одним и тем же правилам. И впервые за долгие годы я почувствовал не азарт, не раздражение, а странное, чужое чувство… любопытство, смешанное с тревогой. Как будто в отражении, куда я боялся смотреть, наконец проявился кто-то ещё.